«Играть по общим правилам нам выгоднее, чем другим странам»

Повышение экспорта названо одним из приоритетов российской экономической политики, однако вслед за ростом мировой торговли страны все чаще применяют защитные меры в отношении национальных производителей. О том, как в ближайшие годы изменятся условия доступа на мировой рынок, сможет ли Россия защитить собственные интересы в ВТО и есть ли у этого механизма альтернативы, в интервью “Ъ” рассказал глава департамента торговых переговоров Минэкономики Максим Медведков.

— В последнее время многие эксперты отмечают рост протекционизма в международной торговле. Некоторые российские законодатели также сомневаются в выгодах членства в организации, что бы вы ответили таким скептикам?

— Я бы попросил их продолжить мысль. Эксперты и политики, которые критикуют ВТО, на моей памяти ни разу не сказали, что они намерены делать, если Россия вдруг освободится от обязательств ВТО. Например, они наверняка бы захотели поднять импортный тариф для того, чтобы защитить какие-то отрасли. А это невозможно, потому что Россия связана обязательствами в рамках ЕАЭС, и если Россия выходит из ВТО, то тариф, который будет применяться в рамках союза, будет нижетекущего, потому что он будет основан на тарифах Казахстана. Выйти из ЕАЭС? Но было бы глупо потерять рынок, в развитие которого вложили за последние годы столько ресурсов. К тому же оказывается, что ВТО практически никому проблем не создает: из 11 тыс. позиций таможенного тарифа лишь в отношении 23 поступили просьбы о повышении пошлин. Даже в сельском хозяйстве при разрешенной ВТОсредней ставке пошлины больше 11%, реально применяемая средняя ставка при ввозе на территорию России составляет 7%, то есть у нас очень большой запас защиты рынка.

А если бы они предложили расширить субсидирование вне ВТО — мы бы поинтересовались, есть ли на это в бюджете деньги и почему этого не сделать внутри ВТО, которая субсидии не запрещает.

Играть по общим правилам нам выгодно и, может быть, выгоднее, чем другим странам по той причине, что Россия сильно зависит от условий мировой торговли. Доля экспорта в ВВП России сейчас составляет порядка 22%, Китая — 18%, Индии — 11%, США — 7%. Значение индекса проникновения импорта — это отношение импорта к объему внутреннего спроса, для России — 15%, для Китая — 14%, для США — 11%, для Европейского союза — 12%. В таких условиях инвестировать в ВТО выгодно, это инструмент обеспечения честных правил игры, стабильности, это и инструмент будущего развития нашей экономики.

— Уровень защиты в сельском хозяйстве был снижен по просьбам самих производителей?

— У нас есть несколько рубежей защиты сельхозпроизводителей. Первый — импортная пошлина, второй — это меры поддержки по так называемой желтой корзине (субсидии, оказывающие негативное влияние на конкуренцию.— “Ъ”). С 2019 года мы можем направлять на такую поддержку $4,5 млрд, сейчас на нее приходится только $60 млн. С одной стороны, при вступлении в ВТО все было сделано с запасом, с другой — Минсельхоз прислушался к нашим доводам и изменил свою политику поддержки сельхозпроизводителей. Раньше она была направлена на поощрение конкретных компаний, что привело к ограничениям конкуренции, поощрению неэффективных производителей в ущерб эффективным. Теперь в ведомстве перешли к мерам горизонтального характера, а они не учитываются в объеме поддержки, мы на них можем тратить сколько хотим. Но и здесь у нас интересные цифры — если некоторые развитые страны тратят до $120 млрд в год на горизонтальную поддержку, мы тратим не более $2 млрд, с точки зрения ВТО у нас огромный резерв, если есть деньги — мы можем их потратить.

Наконец, последний элемент защиты — это антидемпинг и специальные защитные меры. Многие страны в агросекторе их вводят десятками, ЕАЭС это сделал всего один раз. Для нас это остается определенной загадкой, почему наши сельхозкомпании, которые сейчас хорошо объединены, не хотят пользоваться мерами защиты рынка. Ответ напрашивается один — им просто это не нужно, они достаточно конкурентоспособны и без этого.

— Возможно, агропроизводителям достаточно ограничений, введенных Россельхознадзором?

— Россельхознадзор — это все-таки не орудие торговой защиты, это инструмент защиты здоровья, хотя его меры, конечно, отражаются на торговле, но они в своей основе недискриминационны, применяются одинаково и к отечественным, и к импортным товарам.

— Можно ли выделить сектора, по которым снижение тарифов за рубежом позволило нарастить экспорт? Какие сектора российской экономики оказались более уязвимыми?

— Процедура представления просьб по повышению тарифов продолжается, этим занимаются отраслевые ведомства. Мы можем посмотреть, кто нас просил о спорах в ВТО, это не только металлурги, но и производители природного газа — у нас идет большой спор по третьему энергопакету ЕС. В том пакете заявок, который мы сейчас рассматриваем для инициации новых споров, появились и продовольственные товары. Но пока решение не принято, мы готовим материалы.

— О какой категории продовольственных товаров идет речь?

— Пока мы это тоже не можем комментировать в спорах — у нас очень ограничены возможности для публичности, это не наша прихоть, это общие правила.

— Как вы оцениваете итоги министерской конференции в Буэнос-Айресе? Насколько критично неучастие США в новых треках в рамках организации?

— Мы и многие другие страны хотели больших результатов, мы их не получили в том числе из-за того, что США не поддержали большинство инициатив. Тем не менее отличие этой конференции от многих других в том, что даже когда найти консенсус среди 164 участников ВТО не представляется возможным, министры начали переговоры с ограниченным количеством участников, в частности по электронной торговле, содействию инвестициям, по малым средним предприятиям, регулированию в услугах. В этих треках участвует около 70 стран.

— США не участвуют во всех этих треках?

— Они участвуют в треке по электронной торговле.

— В котором как раз нет Китая?

— Китай в нем не участвует, тоже интересное явление. Что касается США, это вообще очень загадочная история, потому что с одной стороны, американцы, в том числе и на конференции в Буэнос-Айресе, заявили о том, что они намерены предлагать новые переговорные направления, например, укрепление дисциплины среди членов ВТО и повышение эффективности судебной системы. По большому счету, никто не против этого, но они так и не сказали, как хотят это делать. Они в ВТО в последний год говорят иногда правильные вещи, но такое впечатление, что у них проработанной повестки нет. Мы, как и все остальные, безусловно, хотели бы видеть активную и конструктивную позицию США как крупного торгового игрока, но если этого не происходит, то придется обходиться без них.

— То есть новые соглашения могут не включать США или Китай?

— Грубо говоря, да. Мы прекрасно отдаем себе отчет, что это не идеальный вариант, так как один из больших плюсов ВТО — это универсальность правил игры для всех. Но в том случае, если всех завлечь не получается, мы должны исходить из ограниченного круга участников, опять же надеясь на то, что остальные рано или поздно к этим процессам подсоединятся.

— По вашей оценке, сможет ли ВТО стать площадкой, на которой страны договорятся об углублении либерализации в торговле не только товарами? Блоки по услугам и инвестициям все чаще включаются в региональные соглашения.

— Я думаю, что этому нет альтернативы — региональные соглашения не всеобъемлющие, и в их рамках все вопросы решить нельзя, поэтому ВТО останется привлекательной площадкой для выработки многосторонних правил. Какими они будут через пять лет, я не знаю, но стороны проявляют заметную решимость довести дела до конца, например, на переговорах по рыбным субсидиям, для нас это крайне важно. Электронная торговля также важна, потому что все прекрасно понимают: не будет правил — будет хаос, а электронная торговля — это уже факт нашей жизни.

— Россия — один из основных инициаторов трека по электронной торговле в том виде, в котором его не поддержал Китай. Как стоит регулировать такую торговлю?

— Пока трудно сказать, на чем будут сделаны акценты, но для нас совершенно очевидно, что нужно решить несколько вопросов — во-первых, что мы понимаем под электронной торговлей, это торговля товарами, услугами, интеллектуальной собственностью? Это отнюдь не философский вопрос, от него зависит тип регулирования. Вторая большая задача — обеспечить безопасность потребителей, так как применяемые в обычной торговле меры здесь не подходят. Также нужно обеспечить безопасность платежей и данных всех участников системы.

— Участники бывшего Транстихоокеанского партнерства (ТТП) пообещали подписать соглашение без США, как оцениваете перспективы такого торгового блока? Какова будет позиция России в его отношении?

— На страны, которые собираются подписать это соглашение 8 марта, теперь оно называется Всеобъемлющее и прогрессивное транс-тихоокеанское партнерство, или ВПТТП, приходится 13% мирового ВВП, это много, но существенно меньше, чем если бы в нем участвовали США, на которые приходится около 24%. Когда США еще были в составе ТТП и когда многие эксперты в разных странах, в том числе в России, говорили что ТТП — это нечто принципиально новое, новый инструмент, который заменит ВТО, мы с этим не соглашались. Это действительно большое соглашение, оно касается существенной либерализации торговли, но там ничего принципиально нового, за исключением отдельных элементов, нет. Администрация Барака Обамы пропагандировала соглашение скорее как идеологический проект, чем как тот, который может привести к быстрым, и или хотя бы долгосрочным весомым доходам для экономики США. Новое соглашение несколько упрощено за счет исключения некоторых требований, на которых настаивал Вашингтон. С другой стороны, мы видим интерес к расширению круга его участников. Тайвань, Филиппины, Южная Корея, даже Великобритания размышляют над тем, чтобы присоединиться. Но есть конкурирующий проект, где пытается лидировать Китай,— Всеобъемлющее региональное экономическое партнерство, он пока тормозится , но мы должны, наверное, смотреть на ВПТТП вместе с ВРЭП, оценивая, как эти соглашения будут влиять на бизнес-климат и торговые отношения в регионе и в мире.

— Вы говорили, что экономическое соглашение с Китаем может быть подписано в ближайшее время, есть ли оценки потенциальных выгод от этого документа? Насколько российская экономика готова в перспективе к ЗСТ с Китаем?

— Соглашение с Китаем готово, я бы назвал его институциональной основой для нашей торговли. Оно ликвидирует те правовые пробелы, которые сейчас существуют в силу неучастия ЕАЭС в ВТО (из пяти стран только Белоруссия, а также сам ЕАЭС не входят в организацию.— “Ъ”). Это соглашение фактически дает ЕАЭС права участника ВТО при торговле с Китаем, так мы ликвидируем правовую дискриминацию союза, которому переданы существенные полномочия в урегулировании внешней торговли, установления тарифов, технического регулирования. Следующий этап в отношениях с Китаем — это двусторонние переговоры по либерализации услуг и инвестиций. Эти переговоры пока не начаты, мы завершаем подготовку технико-экономического обоснования. Смысл будущего договора в том, чтобы максимально упростить взаимную торговлю услугами и инвестиции, а также движение других факторов производства, где нет компетенции ЕАЭС.

— То есть это будет двустороннее соглашение между Россией и Китаем? Других факторов производства — рабочей силы?

— Соглашение на данном этапе может быть заключено между Россией и Китаем. Без рабочей силы мы не денемся никуда, потому что рабочая сила — это поставщики услуг, помимо этого, есть отдельные элементы в товарах, в движении товаров, где ЕАЭС пока не имеет компетенции, например, интеллектуальная собственность. А что касается зоны свободной торговли товарами с Китаем, то это вопрос, скорее всего, отдаленного будущего, перед тем как его обсуждать, нужно посмотреть как наша экономика и экономика наших партнеров по союзу реагирует на либерализацию торговли на примере имеющихся соглашений, к примеру, с Вьетнамом.

— Насколько быстро Белоруссия может завершить процедуру присоединения к ВТО? Какие будут выгоды для российской экономики в таком случае?

— Наш главный выигрыш от присоединения Белоруссии будет заключаться в том, что мы будем играть по общим правилам. Сейчас Белоруссия не связана обязательствами по ВТО, и в ее торговом режиме, в том числе и в отношении России есть, хотя их и немного, элементы, которые не соответствуют правилам ВТО. После присоединения мы сможем, наконец-то, коллективно защищать наши интересы в ВТО. Но присоединение Белоруссии займет еще какое-то время, по нашему опыту после того, как начинается подготовка доклада рабочей группы — документа, который фиксирует обязательства присоединяющейся страны, до завершения переговоров проходит минимум два года.

— Обязательства Белоруссии будут сопоставимыми с российскими?

— Наверное, большинство, но не все. Это ведь не только таможенные тарифы. Это ценообразование, регулирование работы госпредприятий и многие другие вопросы, где наши системы регулирования отличаются. Как раз по тарифам нам договориться намного проще, потому главный ориентир — это обязательства России. Казахстан ориентировался на обязательства России тогда, когда вел переговоры, уже понимая, что он в Таможенном союзе, а по тем линиям, по которым они договорились до 2004 года, пошлины ниже. Технологически сложно начать переговоры заново, тем более с десятком стран. Но эти изъятия, их примерно 3 тыс., временные, Казахстан должен привести их в соответствие с единым тарифом Союза по истечению переходных периодов.

— Стоит ли передать на уровень ЕЭК полномочия по ведению переговоров по торговле услугами и инвестициями?

— Кто ведет переговоры, не столь важно, важно, кто обеспечивает результаты договоренностей. У нас исторически сложилось так, что по товарам мы были достаточно близки друг к другу и координировали свои действия, а по услугам все страны, которые присоединялись к ВТО, вели переговоры самостоятельно. Получилось, что в сфере услуг обязательства по доступу на рынок существенно отличаются у всех стран. У нас они считаются самыми жесткими, а у наших коллег из Армении и Казахстана они мягче. Белоруссия переговоры еще не завершила, но ее обязательства также явно будут другими. Внутри союза только создаются единые рынки, но даже в его рамках продолжают применяться е индивидуальные для каждого государства ограничения. Внешние же условия доступа на рынок каждого из государств еще больше отличаются, и поэтому передавать такое управление на уровень союза — это технологически очень непростая задача. В инвестициях ситуация еще сложнее, потому что инвестиционный режим в России существенно отличается от режимов других стран. Для начала страны должны гармонизировать вопросы, связанные с национализацией и иными гарантиями инвесторам, с транспарентностью системы. Это целый комплекс мер, где гармонизация нужна, но я не уверен, что это можно сделать быстро, все это намного сложнее, чем сделать единый таможенный тариф.

— Россия участвует в нескольких спорах в рамках ВТО, по каким могут быть подвижки в ближайшее время? По третьему энергопакету решение панели арбитров ожидалось еще до конца года, есть ли новости?

— Пока новостей нет, но мы надеемся, что до осени что-то произойдет. Темп работы определяют арбитры и секретариат ВТО, а он перегружен. Американцы хотят повысить эффективность судебной системы, в том числе чтобы получить доступ к быстрому правосудию. У нас не во все суды очередь стоит, я имею в виду международные, а в ВТО она есть, она длинная, поэтому мы терпеливо ждем, и как только будут известия, сразу поделимся.

— Как может быть разрешен спор о поставках свинины? В Брюсселе запросили компенсацию убытков в размере €1,4 млрд, однако Максим Орешкин заявлял, что это требование было снято. Тем не менее, в ЕС настаивают, что Россия не выполнила решение арбитров, и указывают, что этому препятствует действие контрсанкций.

— Это необычный спор, для нас он первый такого масштаба и с таким исходом. И Россия, и ЕС заявили о том, что не согласны друг с другом в отношении выполнения или не выполнения решения третейской группы и потребовали проведения консультаций, которые состоятся в ближайшие недели. Очевидно и то, что пока не будет согласовано совместное решение либо решение арбитража, вопрос о введении ответных мер не стоит. Что касается санкций, ЕС оспаривает эти ограничения, но они не были предметом иска со стороны ЕС, с самого начала речь шла о мерах ветеринарного, а не политического характера. Мы не понимаем эту логику, надеемся прояснить этот вопрос на консультациях с ЕС.

— РФ пообещала ЕС не снижать объем импорта автокомпонентов, однако это все-таки произошло. Как именно могут быть распределены квоты между производителями? Будут ли снижены пошлины на автокомпоненты для продолжения действия режима промсборки?

— Этот диалог ведет Минпромторг, мы не знаем детали. Но у нас есть обязательства привести льготный режим промсборки в соответствие с требованиями ВТО к 1 июля этого года. Сейчас основные расхождения касаются преференциальных пошлин для ввоза компонентов и комплектующих. В режиме промсборки они либо нулевые, либо пониженные. Что мы сделаем, я вам сказать не могу — наши коллеги над этим пока работают.

— Считается, что для увеличения экспорта требуется и рост импорта, в частности, комплектующих. Насколько текущий единый тариф ЕАЭС в целом соответствует этой концепции?

— Это абсолютная правда, поэтому у нас комиссия по таможенно-тарифной политике, которая рассматривает предложения по изменению тарифов, приняла в последнее время много решений по снижению или устранению пошлин именно на компоненты, комплектующие. Их десятки за последние пять-семь лет. Там, где у нас нет эффективного отечественного поставщика, общая идеология такова: зачем взимать пошлину с того, что мы не производим, что мы защищаем этой пошлиной? Наоборот, нужно эти комплектующие пропускать. По статистике ВТО, касающейся нашего участия в производственных цепочках, даже в экспорте сырья, продукции горнодобывающих отраслей, иностранная добавленная стоимость составляет 6,5%, в экспорте нефтяных продуктов — 12%, в металлургии — 22%. Так что у нас даже при экспортных поставках доля иностранных либо комплектующих, либо услуг, либо транспорта, достаточно высока.

— Министерство торговли США опубликовало итоги расследования по стали и предложило ввести заградительные пошлины на импорт стали и алюминия из России и других стран. Будет ли введение пошлин и квот противоречить нормам ВТО? Какие ответные меры может предпринять российская сторона?

Президенту США предложено на выбор три варианта защиты рынка, но последствия любого из них для международных экономических отношений будут находиться в зоне между «плохо» и «очень плохо». Во-первых, с точки зрения торговли закрытие американского рынка приведет к быстрому изменению географии экспорта и принятию защитных мер в других странах — никто же не пожертвует своей промышленностью в ситуации, когда металл, произведенный для США, пойдет к ним. Во-вторых, американцы скорее всего нарушат свои обязательства в ВТО — но жаловаться может оказаться некуда, так как из-за тех же США этой осенью система разрешения споров может быть полностью заблокирована. Нельзя исключать, что это делается США специально для того, чтобы остаться безнаказанными. Наконец, США обосновывают свои меры интересами национальной безопасности, которой якобы угрожают растущие объемы импорта металла. Правила ВТО по сути не регулируют тему нацбезопасности, каждая страна вольна решать, какие меры и в каком объеме следует принять в целях ее защиты. До сих пор члены ВТО, в том числе и США, относились к этой свободе очень осторожно, старались не использовать ее в экономических, протекционистских целях. Но если в изменившейся ситуации примеру США последуют другие — многосторонняя торговая система может дать трещину. Начнется игра без правил, в которой победителя по определению быть не может.

Интервью взяла Татьяна Едовина